В голове моей опилки... - Страница 23

Ну вот, подумал – и домой потянуло. В тепло, пожрать сварганить да водочки в нутро залить. Но сначала сбегаю вниз, к воротам – может там подкалымить можно. Внизу живут охранники, сторожат трактора. Там же собачья "тюрьма". Туда привозят бродячих собак, которых, после трехдневного "карантина" уничтожает семидесятилетний старик...

Калыма нет, зато встретил местную легенду – деда Ану. Так прозвали Анатолия за то, что он любую фразу предваряет смешным: "А, ну..." Ану старожил. Дольше его продержаться здесь никто не смог – сорок лет. Самому уже за 60, но жив еще, курилка. Кстати, сигарету лучше ему не предлагать. Не возьмет, притом обидится. Гордый. Живет отдельно от всех. Сторожа его знают, даже предоставили "жилье" на охраняемой территории. Жизнь выбросила его на свалку в молодости. Анатолий отправился в командировку от завода, где работал. Но муза дальних странствий сдалась без колебаний перед лицом алкоголя. Толя пропил командировочные и бежал от гнева родного предприятия. Теперь привык и не хочет навсегда возвращаться в Челябинск. "Там одни жулики, а здесь настоящие работяги", – говорит. Простая жизненная философия Ану позволила ему выжить в нечеловеческих условиях. "Я с ними не якшаюсь", – кивает он кивает на "гору". "Ко мне никто не лезет, я никого не трогаю..." Единственные живые существа, которых Ану уважает, – это собаки. Их у него трое. Спят вместе. Собаки согреют, все поймут и простят...

А по выходным Анатолий все же заезжает в город. В баньке попариться, прикупить чего нужно, газеты почитать. Он человек рабочий, даже хвастался, что трудовая книжка есть, а значит, имеет право на отдых. Только не нравится ему такой отдых. "Ходят, – говорит, – там всякие. Прилично одетые, часы на руке. Пройдет рядом, не заметит, а от тебя – мокрое место". Поэтому бежит Ану от города, как черт от ладана. К своим собакам, к своему дому. Не важно, что дом этот – сарай. Важно, что только там он может почувствовать себя человеком, распоряжающимся собственной судьбой.

После бесед с дедом Толей мне всегда становится легче. "Ну и что, что ты здесь. Зато выше тебя только небо. Ты сам себе хозяин", – говорю я. "А что ты будешь делать, хозяин, ежели, к примеру, воспаление легких схватишь?" _ язвительно парирует внутренний голос. "Ну и черт с ним!" – отрубаю дальнейшие колебания. Иду домой, там у меня стоит початая поллитровка. Сейчас сварганю себе закусь, выпью – и спать. Я ведь тоже человек рабочий, тоже могу отдохнуть...

Кирпичи, которыми я, уходя, приваливал одеяло, изображающее дверь моей землянки, откинуты. Внутри на полу лежит какой-то мужик. Рядом валяется пустая бутылка из-под "моей" водки и два пластиковых стаканчика. Становлюсь на колени и трогаю чужака. Холодный, как земля. "Черт, с детства боюсь мертвецов. Опять новую землянку копать..." – проносится в голове шальная мысль.

***

Да, мне везло с алкашами, маргиналами и неудачниками. Сам ведь принял эту судьбу – таскать за ними кресты. В 2004 я уехал в Москву. Удачи ждать или еще что, не знаю. Говорят, Москва – город возможностей. Это так. Львиная доля воспоминаний – оттуда. Но мы не полюбили друг друга, и Арбат Окуджавы не смог стать бульваром Куклева. Когда я вернулся в Челябинск, было много вопросов. Попытался дать ответ я всего лишь раз, зато сразу всем.

МОСКОВСКАЯ ОТВАЛЬНАЯ

Меня часто спрашивают, почему я не остался в Москве. «Здесь больше платят», – обычно отшучиваюсь, но на деле и сам не знаю точно, почему...

В начале 2005 года я по приглашению одной компьютерной фирмы отправился покорять белокаменную. Пожиток оказалось немного – рюкзак, набитый одеждой, и кое-какая мелочевка. Килограммов десять всего, в аэропорту даже в багаж сдавать не пришлось. Москва не оглушила меня, как уставшего от месяцев пеших переходов Михайло Ломоносова. Два часа лёта, сорок минут на «Аэроэкспрессе» – и вот я в центре столицы, где бывал до того не один десяток раз. Ну вот, подумалось, теперь работать, работать и приближать светлое будущее.

Вместе с приятелем мы сняли квартиру, на что ушли все наличные деньги, ведь надо заплатить за первый и последний месяцы проживания да дать посреднику мзду в размере месячной оплаты. Зато мой офис был всего-то в трех станциях метро от дома – роскошь по московским меркам немыслимая. Первое время жили на макаронах, а до метро ходили пешком. Приятель работал официантом в ресторане и иногда подкармливал меня всякой вкуснотой, оставшейся нетронутой после банкетов. Наша однокомнатная келья стояла совершенно пустой, но нам так больше нравилось, по крайней мере, создавалось ощущение жизненного пространства. Утрами мы с удовольствием покидали «дом» и практически бежали 20 минут, чтобы успеть в метро, а там – на работу. В первые месяцы московской жизни даже метро не раздражало.

После первой зарплаты я оделся «по-столичному» и перестал представлять интерес для милиции. Ту липовую бумажку о регистрации, купленную за 500 рублей в Китай-городе, отобрал усатый сержант, больно уж она была грубо слеплена. На проблему регистрации я просто наплевал, но паспорт с собой носил, впрочем, вовсе не для предъявления властям...

Работу мне предложили непыльную. Сиди себе в офисе и сочиняй статьи, правда, довольно узкой тематики – компьютерные технологии, бизнес в Интернете, etc. Поначалу даже нравилось. В отличие от журналиста, пиарщику спешить некуда, и каждый текст можно совершенствовать до бесконечности. Этот неспешный процесс утомил меня примерно через два месяца. Я уволился. По иронии судьбы за несколько дней до увольнения сократили коллектив ресторана, где работал мой сосед по квартире. Опять наступило время макарон, но только без периодической ресторанной подкормки.