В голове моей опилки... - Страница 40

Пополз. Пока я нырял в меандре в холодной воде, веревка в мешке основательно потяжелела. Где-то на середине первого же колодца стало понятно, что спуск был цветочками перед ягодками подъема. Через четыре часа на дне 40-метровой каменной трубы кончился карбид в ацетиленовой горелке. У меня в запасе имелся электрический фонарь, но его я включать не спешил, оглушенный наступившей темнотой и капелью водопадов. Сколько я так просидел, не помню: время, казалось, остановилось, раздавленное земной толщей. Однако надо ползти дальше...

В свете фонаря стены засверкали кальцитовыми цветами. Веревка, с моей точки зрения, была здесь совершенно чуждым элементом, но как хорошо, что она все-таки была. Проклиная транспортник, цепляющийся за стены, полез вверх. Уже около самого выхода из пещеры сдохла батарейка фонаря. При свете звезд я выбрался на поверхность, где уютно гудел примус и закипал чайник. Вот уж действительно, понимаешь, как хороша жизнь, лишь поборовшись за нее...

В раннем рассвете уныло оглядел распухшие руки со сбитыми пальцами и отправился спать. Будущий день, возможно, сулил встречу со снежным человеком – если повезет. По крайней мере, я твердо собрался уйти к вершинным ледникам. Повадки неуловимого гоминоида хорошо известны каждому любителю почитать желтую прессу. Йети волосат, небрит и невоспитан. Любит дикие места, каньоны и ледники. Живет где угодно, но только не там, где его ищут. На Кавказе был замечен неоднократно, но столько же раз был перепутан с заблудившимся альпинистом. В общем, Фишт для него – что дом родной.

По следам снежного человека

С утра под землю отправилась группа выброски. За рабочие сутки им предстояло очистить «Парящую птицу» от следов нашего присутствия. Я же полез в горы.

В 1996 году на западном склоне Фиштинского массива, на вершинном плато горы Ногой-Чук адыгейские спасатели обнаружили громадные следы. Нога в сапоге 43-го размера казалась внутри них изящной ножкой балерины. А два человека – один на плечах другого – так и не смогли продавить плотно примятый следами снег. Спасатели полтора километра шли по следам, снимая все на видео. В конце концов, отпечатки босых ступней затерялись в одном из ледяных каньонов, куда простому человеку не спуститься. Окрыленный удачей адыгейцев, я спустился на ледник и стал искать следы йети. Плоды поисков – ржавая консервная банка и кусок веревки – полетели в каньон, посланные туда негодующим пинком моей правой ноги. Следом за ними в каньон чуть не полетел я сам. Прокатился на заднице метров тридцать и остановился, мокрый и злой. Жаль, что не взял фотоаппарат. День выдался солнечный, над ледником поднимался легкий пар, а из красноватых стен узкого ущелья, куда я доехал, били водопады, порожденные плавящимися вершинными массами снега. Вдруг на фоне ослепительного ледяного зеркала почудилось движение. Прищурив глаза, я разглядел две темные фигуры. Срываясь, пополз вверх по леднику и понял, что это наши соседи-питерцы бредут. Рюкзаки превратили их в бесформенных монстров с качающейся походкой. Так я и не нашел снежного человека. Может, времени не хватило, а может, не судьба...

Домой

Путь домой обещал быть трудным. Вертолета не предвиделось. Оставалась надежда на грузовичок, который должен был ждать нас у подножия горного массива, в селении Бабук-аул. С Лунной поляны вышли рано утром усталые, как черти – сказывалась вчерашняя выброска оборудования с Фишта. Часть груза навьючили на лошадей и потопали по тропе российского туристского маршрута Мацеста – Дагомыс. По карте пути совсем ничего – километров двадцать. Но приходится спускаться полтора километра по вертикали. Ощущение потрясающее: на высоте около 500 метров альпийские луга резко сменяются субтропическими буковыми лесами. Мы попали в совершенно иной мир, где с замшелых стволов опускаются удавы плющей и лиан. В удушливую жару неожиданно плеснул настоящий тропический ливень. Медленно набухли лужи, а потом с гор рвануло месиво из грязи, листьев и дождевой воды. Тропа исчезла из виду, но на Бабук-аул мы все-таки вышли.

Как и следовало ожидать, грузовичка на месте не оказалось. Бзыч – местная речушка – превратился в ревущего зверя, смывшего дороги. Искать транспорт в Бабуке – дело безнадежное. Пришлось высылать группу гонцов до следующей "цивилизации" – Салох-аула. Километров через десять пешей прогулки армейский "газик", как черт из табакерки, вынырнул из-за поворота на серпантине – поедем...

К ночи барахло было уложено в кузов машины, и группами по 8 человек мы стали выбираться из Бабук-аула. Дорогой узкую каменистую тропку, по которой пришлось ехать, можно назвать лишь условно. Кроме "газика" или хорошего джипа здесь не пройдет ни одна машина. Вдруг встал и наш "внедорожник". Дорогу перегородил громадный – в два обхвата – ствол бука, проделавший широкую просеку в кустарнике, покрывающем склон, откуда его смыл ливень. Часа три пришлось истратить на работу бензопилой. Дальше мне пришлось поехать на правом крыле машины, чтобы нагрузить переднюю ось. Ощущения такие, будто скачешь на лошади, но она тебя не слушается. При этом с левой стороны фары высвечивают поросшие мхом скальные стены, а с правой дорога обрывается пропастью...

Утром жители Салох-аула были напуганы жуткой картиной: возле конечной остановки автобуса, прямо на обочине дороги в спальных мешках спали семнадцать грязных измотанных человек...

Потом были, конечно, три солнечных дня в Хосте, когда кончились сигареты, продукты и чистые носки. Когда ваш корреспондент рвал виноград на улице и жарил целую сумку улиток, выловленных в море. Был поезд до родного города, где пассажиры подозрительно посматривали в сторону черных, обросших парней с рюкзаками. Так закончилось наше путешествие, которое должно было поставить точку в исследовании "Парящей птицы". Кому как, но мне совсем не жаль, что приходится ставить многоточие. Подождем...