В голове моей опилки... - Страница 17

Самым близким родственником Шахимордона можно назвать только Садыка и его многочисленных ребятишек, своих детей у хаджи нет. Подавая пиалу с шурпой, грустно и тепло Шахимордон заглядывал в глаза самых юных участников экспедиции...

В ожидании ужина мы отправились осмотреть горное селение. Возле тамошнего "сельмага" уже ждала нас целая толпа любопытных таджиков. Узрев фотоаппарат, мужчины Дюйболо изъявили желание немедленно быть запечатленными для истории. Разбитные продавцы включили кассетный магнитофон на стойке магазина и поставили для гостей европейский "музон". Выглядело это просто чудовищно – где-то на окраине Средней Азии, в горах выла музыка челябинских дискотек. Пришлось искать убежища. Я быстро нашел его в кузне, где старый Ушбай заканчивал очередной нож-"пчак". Одно удовольствие было смотреть, как он спокойно орудовал железными клещами и молотом. Помогала Ушбаю целая армия внуков, едва достающих руками до веревки мехов. Им тоже суждено всю жизнь вытаскивать из горнила рдеющие полосы металла.

...Спали под открытым небом, в саду. Утром разбудили горластые петухи и аппетитные запахи из "кухни". Там готовили козла, замурованного глиной в печи-тандере. Удивительно вкусное блюдо. После завтрака я обратил внимание на то, как мужчины то и дело запихивали под язык какую-то буро-зеленую смесь. "Насвай" – местный слабый наркотик, заменяющий курение. В его состав входит тертый табак, кора арчи, куриный помет и негашеная известь. Штука безобидная, не дай Бог только сглотнуть слюну, когда насвай лежит под языком – рвота предстоит долгая и продолжительная.

Жаль, что из Дюйболо ушли рано, но аквалангистам, бывшим в составе экспедиции, предстояло еще нырнуть в Холтан-Чашму – бурливый источник, рожденный в глубинах Бой Булока, чтобы выяснить, соединяется ли он с тоннелями пещеры. В лучах подводных прожекторов удалось выяснить, что соединяется, но скорость потока не позволила забраться поглубже. Холтан-Чашма была оставлена как деликатес для будущих экспедиций.

Мы же, стегая непокорных ишаков, спустились до Курганчи – кишлака, где нас уже ждал Урал со своим верным "ЗиЛом". Вечером мы были в Бойсуне, а ночью "Икарус" нес нас по дороге в Бухару.

...Лил дождь. Холодные капли с настойчивостью маньяка колотили по обритой голове. Тучи скакали по небу, как клубки шерсти, подброшенные расшалившимся котенком. Вслед за ними трусил на ишаке улыбающийся Садык с ружьем наперевес... Я проснулся. В окне пылила челябинская улица, запорошенная осенней желтизной. Теперь кажется, что все было во сне: горы, пещеры, азиатское небо. Как жаль, что в один и тот же сон вернуться снова никак нельзя...

***

Несуществующий жанр «Закулисье...» хорош тем, что настраивает на мелодичный, душевный, мемуарный лад. Ведь, в сущности, вся журналистика – это погоня за жареной уткой, которая так и норовит протухнуть. Репортер – самый, пожалуй, медлительный ремесленник. Ему нужно уладить дела с бухгалтерией, куда-то на чем-то добраться, заселиться в гостиницу, набрать материал (а иногда и остаться в живых) и только потом отписаться. Причем отписаться как надо, как велит момент и редактор. Свои ощущения и эмоции он может засунуть в – правильно! – «Закулисье...»

Помню, в пору, когда мобильный телефон считался совершенной фантастикой, пейджер на поясе был признаком респектабельности, а текст создавался на печатной машинке, меня отправили в командировку в отдаленное южноуральское село. Дело было в феврале, по-моему, то есть как раз, когда вид за окном вызывает подсознательное воспроизведение в мозгу песни про «в той степи глухой замерзал ямщик».

Задачу облегчало то, что в редакцию приехал на своей «Ниве», собственно, герой материала. Обычный фермер, которого стандартным образом развели – зерно приняли, а денег не дали. Модная тема была, да. И вот с этим фермером меня и послали, чтобы, так сказать, увидеть все своими глазами и взять комментарии у участников конфликта. При подъезде к селу выяснилось, что гостеприимство фермера настолько широко, что спать я буду в его доме. Вернее, на заимке, в нескольких километрах от села. Поначалу это даже обрадовало. Хорошая, большая изба, о которую, как о крепкий маяк волны, разбивалась поземка, уединение, романтика и прочее, городскому жителю малодоступное.

После знакомства с многочисленным семейством фермера меня усадили за стол. Оказалось, что жена и дети уже поели, и вот эти вот миски с капустой, грибами, пласты хлеба, сала и колбасы предназначаются нам. Что ж, закусили. «Ну, неси ужин теперь», – скомандовал богатырским голосом герой моего будущего репортажа. Когда на столе появились два эмалированных таза (в одном – вареники с квашеной капустой, в другом – с картошкой), я испуганной икнул. Но вот когда фермер, хитро улыбаясь, извлек из-под стола две полуторалитровых бутыли с самогоном, мне стало по-настоящему страшно. В те васильковые годы вашего корреспондента алкоголем еще можно было напугать.

Стали пить и есть. Продолжалась эта пытка часа полтора, пока фермерова жена не позвала нас смотреть телевизор. Славный ритуал российских семей – просмотр сериала «Санта-Барбара». Но мне смотреть не хотелось, к тому же пришлось выдержать схватку со стулом, который так и норовил вырваться из-под меня. Наконец надо мной сжалились и отправили спать.

Наутро я проснулся без признаков похмелья и после титанического завтрака из трех видов пирожков и ведра чая мы выдвинулись в село. Обстановка на элеваторе была грустной: мужики отчего-то надеялись, что корреспондент областной газеты, как фокусник из рукава, сейчас же вытащит деньги. «Офис» закупщиков как пустовал с октября, так и пустует, короче, ничего нового и интересного, но материал я набрал, фотографии сделал, остались пара телефонных звонков, но и из города позвонить можно. Пора возвращаться. «В ночь не поедем, метет, – сообщил фермер. – Сейчас ко мне рванем, баню истопим, выпьем-поедим». У меня перед глазами запрыгали оранжевые точки приближающегося обморока. Пришлось вежливо отказаться и намекнуть, что может возникнуть нужда в доборе информации, а из медвежьего угла с «Санта-Барбарой» до села с кондачка не добежишь.