В голове моей опилки... - Страница 13

Бойсун – это небольшой городок в горах. Пока автобус осторожно сползал с перевала, мы вдоволь успели налюбоваться на глиняные домики, разбросанные по пыльным склонам. Отсюда нам предстояло совершить последний решающий рывок к вершине Чуль-Баира – громадной каменной "столешнице", скрывающей лабиринты пещеры Бой Булок.

Ближе к полудню Вишневский совсем утонул в объятиях восточного гостеприимства и почти договорился насчет ночлега, а мы, разгрузив "Икарус", отправились на базар. Появление на бойсунских улицах десятка бритоголовых парней с рюкзаками вызвало несомненный фурор. Люди останавливались и провожали нас взглядом. Несколько женщин отвернулись, прикрыв лица концами платков. Продавец в книжном магазине, узнав, что мы из России, с акцентом и видимым удовольствием покрыл матом свой скудный товарооборот. Выговорился и немедленно предложил купить у него "Книгу о познании женских прелестей" (перевод персидского трактата 15 века, розничная цена 15 рублей старыми). Его предложение имело успех и две брошюрки с откровенными миниатюрами на обложке перекочевали в карманы участников экспедиции. Узнав, что познание женских прелестей не грозит нам в ближайший месяц, старый книготорговец расчувствовался и раздал перевод с персидского каждому в подарок...

Наконец мы оказались на базарной площади, взятой в окружение чайханщиками. Чайхана в Азии – это место встречи, которого миновать все равно не удастся. Темнокожие мужчины лежат, уперевшись локтем в замасленные одеяла, и пьют зеленый "чой". Час, два... Кажется, приди сюда через неделю, они все так же будут пить свой чой, ведя неторопливую беседу. Мы тоже решили последовать их примеру, но для этого выбрали чайхану более-менее европейскую – с пластмассовыми стульями и вентилятором на потолке. После первого чайника стало ясно: чем-то эта чайхана отличается от сотен других. Во-первых, сам чай стоил в два раза дешевле, чем принято, а во-вторых, внезапно мысли обрели странную плавность. Сам собой утих в ушах базарный шум, и время потекло совершенно незаметно. Я отнес эти явления на счет дорожной усталости, но когда взглянул на соседей за столом, понял, что они тоже пребывают в недоумении по поводу своего состояния.

Начали рассматривать заварку, в которой и обнаружили зубчатые листья конопли. Чайханщик только хитро щурился, когда у него допытывались, чего же он добавил в свою фирменную заварку. За распространение наркотиков узбекское законодательство предусматривает смертную казнь, поэтому скрытность хозяина харчевни вполне понятна. Выбравшись из чайханы, мы произвели еще одну маленькую сенсацию, скупив на корню всю картошку и помидоры на базаре.

А когда-то Бойсун славился своим богатством. В 1918 году, спасаясь от карающей руки Красной армии, из него бежал в Афганистан последний узбекский хан. Предусмотрительность хана не знала границ, поэтому в эмиграцию он прихватил весь свой гарем и отару тонкорунных овец, популяцию которых восстановить не могут до сих пор. Задолго до хана с Бойсунского хребта скатился молодой, но горячий Александр Македонский. Его триумфальная армия просто не выдержала бесконечного преодоления снежных перевалов, где за каждым камнем скрывались мобильные отряды отчаянных горцев.

...Ночевали у Зара – бывшего обкомовского работника и большого друга Вишневского. После четырех ночевок в скрюченном виде на креслах автобуса представилась возможность в буквальном смысле протянуть ноги. От чайных возлияний и сытного плова спали, как убитые. Еще с вечера на начинавшую набухать Луну время от времени наползали клочковатые облака. Тогда им никто не придал значения...

Пуд селя

...В 6 утра вещи и продукты были погружены на трехосный «ЗиЛ». По странной иронии, водителя грузовика звали Урал. Он отлично говорил по-русски, а вот его напарник Вовчик – блондин с типично волжской внешностью – на языке Толстого и Тургенева не вымолвил ни слова. Потом я узнал, что Вовчик всю свою жизнь прожил в Бойсуне: сначала детдом, потом школа-интернат, потом работа водителем. В Сурхандарьинской области, где мы находились, во время эпохи развитого социализма национальности смешались самым причудливым образом. Здесь, на территории Узбекистана, живут в основном таджики. Совсем нет русских, зато встречаются беженцы из Афганистана.

Но социализм кончился, и кончились дороги. Урал оказался замечательным водителем, но даже он не смог заставить потрепанный "ЗиЛ" забраться на кручу хребта Сурхантау. Через 6 часов езды по разбитой колее, то тут, то там сползающей в пропасть, грузовик встал основательно и надолго в кишлаке Алачапан... Дождь, накрапывавший весь день, усилился и пошел стеной. Стены домов из глины, смешанной с соломой, побурели, и одна за одной с них посыпались ишачьи "лепешки", используемые здесь в качестве топлива. А нам, в общем-то, такая погода пришлась по нраву – не жарко будет подниматься на Чуль-Баир, к пещере, до которой, по заверениям Вишневского, оставалось 6 часов ходу. После обеда мы набили рюкзаки вещами. Оборудование и провизию погрузили на десяток ишаков. Погонщики резво поспешили за животными в гору, а мы разбились на две группы и потащились следом.

...Следующие 8 часов прошли для меня, как бесконечный страшный сон. Легкие хрипели, как дырявые винные мехи (да простит мне Даль такое убогое сравнение). В голове похмельно шумело от недостатка кислорода в разреженном горном воздухе. Плюс незаконченная акклиматизация и полное отсутствие психологической подготовки к дальнему переходу – Урал-то брался доставить экспедицию непосредственно к месту. Через час после выхода из Алачапана мы пришли в Чиндан – "летние дачи" вокруг полей с картошкой. В Чиндане царило странное оживление. Вдоль берегов вялой речушки, крича, бегали мужчины и дети. В воздухе издалека приближался шум подъезжающей электрички... Стоп! Откуда здесь электричка? Такой шум может производить только поток грязной воды, швыряющий многотонные камни, – сель.